— Тихо! — потребовал Сириоль. — Я знаю, что может. Но потом ему надо будет унести ноги. А это нужно как следует спланировать.

Митт примчался домой на улицу Флейт в полном восторге.

— У нас получилось! — прошептал он Мильде, которая встретила его на лестнице. — Все решено!

— И ты ничуть не боишься? — изумленно прошептала Мильда.

— Нисколечко, — ответил Митт.

И это была правда. Он не боялся, он предвкушал. Он только и думал, что о своем будущем подвиге.

Вольные холандцы начали строить планы — тщательно и неспешно, как все, что делал Сириоль. А Митт и Мильда строили свои планы. И все они очень скоро поняли, что во время ближайшего фестиваля бросить бомбу не получится. Как и сказал Сириоль, им необходимо точно выяснить, каким путем движется процессия, и когда именно Митту безопаснее всего действовать. И продумать пути бегства, и подготовить возможные убежища для него.

Поскольку Митт не имел намерения сбегать, то он не слушал Сириоля, когда тот говорил об этих вещах. Но проработав неделю учеником Хобина, он понял, что ему понадобятся целые годы для того, чтобы украсть достаточно пороха на бомбу. Хобину выдавалось очень мало взрывчатого порошка — ровно столько, сколько нужно было для проверки тех ружей, которые он изготавливал. Оружейные инспекторы Харчада приходили каждую неделю и проверяли, не осталось ли лишнего пороха. Иногда они устраивали неожиданные проверки, чтобы удостовериться наверняка. Инспекторы взвешивали порох и пересчитывали ружья, и, если везде не стояли их печати, оружейнику не разрешалось работать. Это страшно раздражало Митта, хотя Хобина, похоже, не трогало. Он перешучивался с людьми графа так, словно они были друзьями.

Вскоре Митт выяснил, что порох изготавливается из трех составных частей, которые Хобин тщательно смешивал сам. Одной из них был древесный уголь. С ним было проще всего: Дидео легко мог достать его. А вот серу и селитру, насколько знал Митт, нигде нельзя было раздобыть — только украсть. Митт предполагал, что их как-то изготавливают, но ему так и не удалось выяснить, как именно. Инспекторы приносили их в опечатанных мешках, и Хобин держал их под замком. В течение первых нескольких месяцев Митту даже не разрешалось до них дотрагиваться. Вместо этого ему приходилось заниматься плавкой свинца и изготовлением скучных пулек, которые отливались в цепочке маленьких форм, похожих на сосиски. И еще — смотреть, смотреть, смотреть. Самой большой помехой планам Митта был сам Хобин. Он был таким осторожным человеком — и таким терпеливым! Митт подозревал, что даже без инспекторов Хобин все держал бы под замком. На его услуги был огромный спрос. Почти все время в мастерской находился кто-то, кроме Митта и Хобина. Солдаты и офицеры приносили ружья, с которыми что-то было не так. Другие оружейники заходили, чтобы обсудить с Хобином сложные технические вопросы. Митт узнал, что Хобин изобрел способ, как сделать так, чтобы ружье стреляло более метко. Для этого внутри ствола делалась бороздка, идущая по спирали. Вот почему пульки, отливка которых заставляла Митта так скучать, были заостренными, а не круглыми, как дробь, которой пользовался Харл во время охоты на птиц на Флейте. Дважды Хобина даже вызывали к Харчаду, чтобы получить его совет.

К тому времени, когда Митту было позволено вырезать приклады и даже отвешивать понемногу пороха, он понял, что Хобин — лучший оружейник в Южном Дейлмарке. Митт очень этим гордился и радовался за мать. Но это означало и то, что он выбрал самого неподходящего человека для обворовывания. Хобин имел репутацию честного человека. В гильдии его уважали. И очень долго Митт не решался ничего предпринять и притворялся, что он тоже честный.

Хобину искренне хотелось, чтобы Митт учился и стал, по его словам, «добропорядочным гражданином». Митту пришлось лучше одеваться (в хорошей одежде, конечно, зимой было теплее, но он из принципа ее презирал). Каждый день, когда они поднимались наверх после работы, надо было мыться. Раз в неделю его заставляли мыться целиком, несмотря на его уверенность в том, что мытье отнимает у человека силы. И каждый вечер Хобин доставал книгу. Она называлась «Хрестоматия для бедных» и вызывала у Митта страшную зевоту. «Раз не хочешь ходить в школу, учись дома», — говорил Хобин и заставлял Митта прочитывать вслух по странице — каждый вечер, после ужина.

Митт только диву давался, как он в тот первый год не умер от скуки. Ему казалось, что он ожил только тогда, когда наконец смог относить Дидео крошечные пакетики с серой и селитрой. Это было даже интереснее, чем беготня с поручениями от вольных холандцев. Митт придумывал какую-нибудь отговорку для Хобина («Врал, как весы торговца рыбой», так он говорил Мильде) и ускользал со своим пакетиком из дома, зная, что если его поймают с этой ношей, то ему не поздоровится. Ему нравилось ощущение опасности, и так приятно было знать, что наконец-то дело движется.

Хотя и не слишком быстро. Хобин был человеком терпеливым, но порой он сердился на Митта. Мысли Митта были сосредоточены только на добыче пороха. Он не намерен был становиться оружейником, так что прислушивался к Хобину не больше, чем к Сириолю, когда тот учил его рыбачить. Тем временем Мильда родила ребеночка, а спустя год — еще одного. Митт страшно удивился, обнаружив, что обзавелся двумя сестренками задолго до того, как обзавестись бомбой. Девочки оказались довольно серьезной помехой. Они плакали, у них резались зубки — и они отнимали время у Мильды тогда, когда она была нужна Митту.

Однако они не подозревали, что они — помеха. Стоило Мильде впихнуть Митту одну из сестренок, как малышка принималась смеяться и гулить у него на руках, словно ее брат вовсе не досадовал на нее.

А потом Митт начал расти. Это тоже его изумило. Он привык к тому, что он — самый маленький мальчишка на улице. А теперь он стал одним из самых больших, с длинными-предлинными худыми ногами. Женщине, которая украла красную и желтую материю на костюм, в котором Митту предстояло бросить бомбу, пришлось украсть еще — и Мильда отложила шитье до того времени, когда станет ясно, что Митт из одежды не вырастет.

— Оно и к лучшему, — заметил Сириоль. — Если ты и дальше станешь так расти, то уже через год после побега так изменишься, что даже шпионы Харчада тебя не узнают.

Беда была в том, что Митту нужно было много есть — а денег у Хобина становилось все меньше. Хадд опять повысил ренту по всему Холанду. Его ружья мало ему помогли. Все остальные графы Южного Дейлмарка тоже поспешили обзавестись ружьями. Хадду пришлось просить мира, а это стоило денег. Митт радовался, когда Хобин стал ворчать не меньше других и первым подписал прошение гильдии оружейников, в котором испрашивалось позволение повысить цену ружей. Хадд отказал им.

— Ну, теперь ты разве не согласен, что в борьбе за свободу есть прок? — спросил его Митт.

— От этого только хуже, — ответил Хобин.

— Нет, послушай, — попытался убедить его Митт. — Можно заставить всех графов воевать друг с другом, а потом устроить восстание. И тогда Север придет нам на помощь. Обязательно придет!

— Если Север это сделает, — возразил Хобин, — то графы перестанут воевать друг с другом и набросятся на Север. И ты окажешься на их стороне, Митт. Ты бы ничего не смог поделать. Ты же родился южанином. И Север понимает это лучше, чем ты. Это — история. Восстанием делу не поможешь.

— Ты слишком терпеливый, вот в чем твоя беда! — заявил Митт.

Несмотря на свою терпеливость, к весне вид у Хобина стал немного усталый. Ему нужно было кормить Митта и малышек. А Мильда по-прежнему бегала на улицу и «случайно видела» дорогие вещи — в последнее время это была в основном мебель. Хобин начал серьезно поговаривать о том, чтобы переехать обратно в Уэйволд.

— Мы же не можем уехать! — в ужасе сказал Мильде Митт.

— Знаю. Ведь я столько лет тебя обучала, — согласилась Мильда. — Но если Хадда не будет, Хобину ни к чему будет уезжать. Сбегай и отыщи Сириоля.

И она разбила целую миску яиц только для того, чтобы у Митта появился предлог уйти из дома.